Подкоп под «свою» монополию

Во вторник 10 июня прошла встреча президента РФ с представителями команий сектора информационных технологий и венчурных фондов. В целом речи участников получились несколько сумбурными: предположу, робели высокого начальства, и говорили кто не совсем то, кто  не совсем так, как сами мечтали бы. Однако ряд важных вопросов был перед президентом поставлен – и им услышан. Надеюсь, наряду с выступлениями, президенту передали и бумаги с проектами законов и постановлений, которые могут быть его волей пущены в рассмотрение министерствами, ведомствами, Думой. Реклама

Встреча прошла в рамках Форума «Интернет-предпринимательство в России» (ФИПР), однако вопросы, которые там затрагивались, имеют важнейшее значение для всего инновационного предпринимательства и для инвесторов в него: и бизнес-ангелов, и венчурных фондов. Разумеется, обо всём рассказать здесь не сумею (желающие посмотрят видеоролик и прочтут стенограмму на сайте президента). Поэтому уделю время одному только вопросу, связанному с российской и заграничной юрисдикциями и офшорами. Вопросу, который оказался преподнесён президенту не так, увы, как следовало бы, последствия чего для венчурной отрасли России могут оказаться весьма огорчительными.

Обсуждение в Фейсбуке, затеянное по горячим следам Вашим покорным слугой, показало, что корень зла  сидит глубже, чем предполагал: многие лица, причастные к инвестициям и предпринимательству, сами недостаточно ясно представляют исключительное значение офшоров для private equity/венчурных фондов, и вообще инвестиций в  инновации любых видов и стадий. Читатель со стороны и вовсе не представляет, о чём речь.  Поясняю.

Значительная часть венчурных фондов мира, включая американские, регистрируется в офшорах. Например, очень любят Каймановы острова. Делается это не для избежания налогов, как обычно предполагают частные лица и чиновники, переносящие на фонды представления из других секторов экономики. Смысл в ином. В офшорах предельно упрощено законодательство, и налоговое также. И потому всеобщей привычкой и даже обычаем – неписаным законом! - стало действовать именно через офшоры.

Так, инвесторам в private equity и венчурные фонды куда способнее и дешевле инвестировать в офшор, нежели в фонд, зарегистрированный в каком-то «обычном» государстве. Только представьте, что в ваш фонд дают деньги представители пяти стран и пары международных организаций (скажем, EBRD и IFC),  и у каждой из стран свои особые соглашения с вашей страной по поводу избежания двойного налогообложения и тому подобное. Это означает, по меньшей мере, что фонд на каждого инвестора должен вести отдельную налоговую бухгалтерию – то есть, иметь по бухгалтеру на каждого инвестора, хотя бы и на «полставки». (А каждый инвестор должен при принятии решения инвестировать в новую для себя страну заплатить огромные деньги юристам за анализ ранее незнакомого законодательства: разумеется, такого никто делать не станет). Точно так же, и договоры фонда с инвесторами многократно юридически усложняются, тогда как в офшоре довольно единого на всех текста. Значительная и никому не нужная нагрузка на финансы и время инвесторов в фонды и сотрудников фонда, которая разом исчезает при переводе фонда в офшор.  

То же самое можно сказать про юрисдикцию. В офшорах действует английское право, наиболее приспособленное для pivate equity и венчурных инвестиций. Обращаться там можно в суды, судьи которых поднаторели в решении соответствующих вопросов, и накоплена за сотни лет тьма судебных прецедентов на любой мыслимый случай. Все инвесторы и инвестиционные  юристы хорошо знакомы с этим правом, и доверяют тем судам. В том смысле, что могут с высокой вероятностью предсказывать исход возможных тяжб. (Поскольку все инвесторы руководствуются при принятии решений так называемой «ожидаемой доходностью», повышение вероятности означает повышение ожидаемой доходности; напротив, если высока неопределённость исхода возможных тяжб, ожидаемая доходность много ниже, инвесторов это отпугивает).

Учреждение фондов в офшорах  - практически отраслевой стандарт. Если русская управляющая компания ищет иностранных денег в новый фонд, она не может учреждать его в своей российской юрисдикции: это всё равно, что пытаться заставить иностранцев ради одной единственной сделки выучить русский язык, вместо того, чтобы предоставить им презентацию на английском. И к языку добавьте ещё наше отечественное право, неважно, насколько совершенное: всё равно инвестору в фонд пришлось бы нанимать дополнительно местных юристов, чтобы проанализировать юидические риски и заключить договор, что крайне недёшево.

Здесь важно понимать, что и вообще, даже в офшорный фонд, русской управляющей компании привлечь западных инвесторов предельно сложно: у нас имеются ли вообще фонды с западными частными деньгами для вложений в РФ под русским управлением? (Имеются, но крайне мало). И в дополнение к этой, собственно инвестиционной, профессиональной сложности (не очень сильные проекты, новички-управляющие фондами, отсутствие послужного списка успешных «выходов») добавлять гигантские дополнительные затруднения? В виде русского законодательства, очень пока несовершенного? Русских судов, пока неопытных и не заслуживших пока международного доверия? Русских налогов, для инвестиций пока особенно неудобных и чрезвычайно обременительных? (Надеюсь, вашего покорного слугу, отъявленного русского националиста, не заподозрят в облыжном критиканстве отечественных установлений: это всё плоды изуродовавшего общество советского перерыва в нашей славной истории; всё поправим!).

Скажут мне (уже сказали в ФБ!), что частным фондам никто не препятствует учреждаться за границей. Верно. А что, фонды, которые создаются с участием государственного венчурного капитала (институтов развития), не заинтересованы в дополнительных средствах из-за границы? Что, само государство не хочет, чтобы на рубль его средств привлекались заграничные рубль, два, три – не просто частные капиталы, но международный «знак качества» на чело управляющих фондом товарищей? Чтобы получить действительно хорошие сделки, фонды должны иметь репутацию. По сути, имидж – это повышающий коэффициент к тем капиталам, которыми управляет фонд. И международные инвесторы в фонд – важнейшая составная часть его имиджа. Далее, если фонд учредился за границей, ему напрямую инвестировать в русское ООО значительно более накладно (и скоро может стать много хуже, если слухи про будущие меры по усилению деофшоризации оправдаются). Транзакционные издержки (накладные расходы) окажутся очень высоки, такой фонд будет неконкурентоспособным за капиталы инвесторов в фонды на мировом рынке таких капиталов.

То же самое: что регистрация за границей есть объективный отраслевой стандарт -  можно сказать и об инновационных предприятиях. Любой предприниматель мечтает об успехе на мировом рынке, подобном самым известным компаниям: Apple, Google, Cisco, Intel, Яндекс, WhatsUp и тому подобным.  И в этом же заинтересовано государство: когда русские владельцы  инновационных компаний продают акции на международных биржах, они выручают гигантские деньги, которые по большей части направляются на дальнейшие инвестиции  в экономику страны (совсем не так, как действуют продавцы прихватизированных неправедно нефтяных и металлургических советских активов). И налоги также с доходов от продажи компаний платят очень значительные.

Подобный успех подразумевает две вещи. Одна - возможность получить инвестиции с самого начала от ведущих мировых фондов (по преимуществу американских, но далеко не только) или, хотя бы, отдельных иностранных инвесторов. Другая – возможность быть проданной ведущим мировым компаниям или фондам по завершении, в основном, венчурного инвестиционного цикла (то есть когда стремительный рост компании близок к завершению, когда она, вместе со своим рынком, достигает зрелого состояния, и когда основателю с венчурным инвестором наступает время продавать свою долю/акции). В обоих случаях учреждение материнской компании в офшоре – безусловная необходимость.

О какой «материнской компании» речь? Обычно отечественная ООО, которая и ведёт дела, принадлежит офшорной материнской компании на 100%. Тогда владелец доли в этом «держательском» офшоре, по сути, владеет соответствующей долей в операционной русской компании. Офшор служит исключительно для владения акциями, их покупки-продажи, и для выстраивания отношений между акционерами. Когда акции находятся на Кайманах, Кипре, в Голландии или BVI, их покупка/продажа намного проще и быстрее (читай, много дешевле), особенно для иностранного покупателя, не знакомого с русским правом.  Для продавцов же акций выставить “товар” в офшоре – всё равно, что привезти творог или мясо из отдалённой деревни на Усачёвский рынок в Москве:  число покупателей, быстрота продажи и цена вырастают многократно. Регистрация в офшоре - ничто иное, как вопрос ликвидности рынка и цены, которую можно выручить за компанию.

Существуют и  иные причины, по которым офшор превосходнее для ведения  private equity и венчурных дел, чем какая-либо оншорная юрисдикция (в том числе и отечественная). И в целом, эти причины общие для большинства стран, хотя у каждой имеются свои особенные преимущества и собственные недостатки. Так или иначе, Россия здесь никакое не редкое исключение: дело не столько в наших местных несовершенствах, сколько в очевидных преимуществах офшоров для инвесторов и инновационных предпринимателей изо всех стран.

Таким образом, применение политики деофшоризации (имеющей на 99% налоговые причины) к компаниям и фондам венчурного сектора равносильно запрету на их международную деятельность. Что касается фондов, работающих в России, это сокращает их капиталы и возможности. А предприятия, которые нуждаются в мировом рынке, и в покупателях с мирового рынка капиталов, будут просто эмигрировать в другие страны. Для Интернет-компаний это проще  простого. Ничего иного, кроме подрыва усилий самого же русского государства по развитию венчурного инвестирования и инновационного предпринимательства,  применение к ним деофшоризационной удавки не принесёт.

Для развития венчурной отрасли и рынка России и её инновационного предпринимательства, полная свобода выбора офшора (по сравнению с национальной юрисдикцией) имеет жизненно важное значение. И это касается не только частника (ему пока особо не препятствуют), но и многочисленных институтов развития, оперирующих с государственными деньгами. Вот им-то как раз было уже ранее строго указано президентом, что никаких инвестиций через офшоры государственными средствами быть не должно. (Надо сказать, что при описанной выше схеме владения через офшор, наши внутренние инвестиции и не идут за границу: они вкладываются в те самые «операционные» русские ООО, которыми офшоры только владеют; разговоры про вывод подобным образом государственных капиталов за границу  - плод заблуждения).

Что же такого случилось на встрече с президентом Путиным? Для начала обратим внимание на то, что президент видит в деофшоризации средство поставить русские компании и их налоговые платежи под контроль русского государства. Мыслит он масштабами Газпрома, Роснефти и сопоставимых частных компаний. И когда слышит про офшоры, ничего иного ему просто не приходит в голову: как и большинству читателей, подробности «личной жизни» венчурного мира ему неизвестны.

На подобном «фоне», Путину сказали на встрече, что хотя в офшорах и существуют хорошие условия дя инновационных предприятий, пользоваться они ими всё равно не могут: не имеют средств на тамошних юристов. И потому с договорами, заключёнными на Кипре, скажем, между акционерами кипрской компании (но сами акционеры русские), обращаются вынужденно в московские суды. Дальше сказали, что необходимо в гражданский кодекс ввести несколько новелл (заимствованных из английского права), и тогда нужда в офшорах отпадёт.

Ввести те новеллы в ГК было бы невредно, спору нет. Однако их введение мало что даст, само по себе, без коренной перестройки системы права, принятых в практике судов обычаев и смены судейского корпуса новым поколением судей, с иным, несоветским, рыночным образом мыслей. Полезно? - Да. Решит ли хотя бы часть важных законодательно-правовых и вопросов венчурного мира России в обозримом будуще, на текущем и следущием циклах воспроизводства венчурной отрасли? – Увы, практически нет. Главное же, это совершенно не отменяет сказанного выше про самую насущную необходимость для венчурного предпринимательства и инвесторов работать именно и преимущественно через офшоры.

И вот этих двух важнейших вещей президенту не только не объяснили, но и не упомянули хотя бы одним словом. Президент же, вполне в духе своих представлений о крупных компаниях, понял всё именно как способ без офшоров обойтись, сказав в ответ, что надо положить конец выведению «центров прибыли» за границу (какие прибыли в начинающих компаниях?).  

Позднее, в препирательствах в Фейсбуке, стало понятно, что выступление про введение в законодательство новых положений вообще не имело никакой соержательной связи с офшорами.  Они были «подтянуты» как бы для наглядности: предположу, те, кто прорабатывал соответствующее выступление (а оно было заявлено как итог обсуждений на одной из секций ФИПР), рассчитывали сыграть на контрасте своего предложения с привычной практикой работы через офшоры, которых президент явно не любит, и тем заработать очки в пользу своего, не относящегося к офшорам, предложения. Офшоры были не более чем декоративным украшением фигуры речи.

Однако, использовав офшоры «ради красного словца», добились ужасающего побочного эффекта. Попробуй теперь кто подойти к президенту с предложением вывести венчурные фонды и предприятия из-под политки деофшоризации! Он ответит просто: «Не выдумывайте! Мне лично представитель одного из венчурных фондов сказал, что можно прекрасно работать в России, приняв несколько поправок в законы, и все там присутствующие венчурные авторитеты согласились». И это будет правдой: и в самом деле, сказал это представитель одного из венчурных фондов.  И точно: никто не возразил. Правда, представитель фонда микроскопического, работающего с теми самыми «посевными» компаниями. Возможно, в своей практике и не сталкивающегося с проблемами, с которых начал эту статью ваш покорный слуга.

Главное же, это был такой неожиданный «представитель», кого никакая общественность не уполномочивала выступать по поводу офшоров (да и вообще) от общего имени, и который не согласовывал своё выступление ни с каким союзом или органом, хотя бы мало-мальски считающимся  представителем инвестиционно-венчурной общественности.

Вот что ответил мне этот товарищ в ФБ: «1. Предложения были выработанны на двух рабочих группах, проведенных 8 апреля и 11 июня. 2. В них приняло участие суммарно около 25 представителей индустрии, в том числе из 4 частных фондов, 4 государственных или около-государственных, 3 юридических фирм, практикующих в венчурном бизнесе, ВАС, АП, академинеских кругов и т.д. Таким образом, тезис о том, что это не мнение индустрии считаю не объективным” (правописание автора - ВГ).

Спорить не стану – скажу только читателю, что в “индустрии” существует РАВИ: Российская ассоциация прямых и венчурных инвестиций. Вполне признанный и полномочный союз. Существует также НАБА – национальная ассоциация бизнес-ангелов, также ведущая работу по совершенствованию законодательства в интересах инвесторов и предпринимателей. Существует и менее формальный, но созданный путём опроса венчурной общественности Консультативный совет при РВК (“Российской венчурной компании”). Обращений в эти структуры за согласованием позиций по законодательству не было. Никаких иных законных представительств венчурного сообщества на национальном уровне не существует.

Более того, при РАВИ более года деуствует Объединённая юридическая группа (в её создании участвовало также РосНАНО, и в неё входят представители РВК). В ОЮГ участвуют десятки юристов и венчурных капиталистов, она была созданна нарочно для совершенствования нашего законодательства силами самого сообщества. С начала 2013 года ОЮГ работала над поправками к закону об Инвестиционном товариществе, и не только. (Поправки согласованы с ведомствами и ожидаются ко внесению в Думу). ОЮГ открыта для всех заинтересованных лиц, и нет никаких причин, почему следовало бы её обойти при разработке  предложений для президента в ходе подготовки ФИПР.  Это естественное место для всей венчурной общественности, где следует обсуждать любые такого рода вопросы.

Что же в итоге? В итоге несколько лиц (имён, кроме выступавшего и ещё пары, не знаю), причастных так или иначе к организации ФИПР, не сочли необходимым при подготовке к встрече с президентом согласовать с органами сообщества список и формулировку вопросов, которые будут предложены главе госуадарства. Это бы и ладно: пусть бы этически не беспредельно безупречное поведение дало чаемые всеми итоги. Победителей не судят. Однако было сказано президенту от общего имени – причём походя, безо всякой необходимости - такое, что прямо противоречит общеотраслевым интересам, как и непосредственным финансовым интересам ряда фондов, предприятий, инвесторов. Надежда, что удастся аккуратно и дипломатично, не под объективами телекамер, заверить решение политически сложного вопроса с офшорами для венчура на высшем уровне, на ближайшие годы убита на корню. Большая и длительная подготовительная работа пошла псу под хвост.

Надо добавить: было сказано на самом деле больше. Сделано было в той же обращённой к президенту речи предложение, в адрес институтов развития венчурной отрасли, проводить их сделки в российской юрисдикции (до недавнего времени они, как они и следует по экономической теории и здравому смыслу, проводили их за границей). То есть самая вредная, убийственная  для венчурного дела мысль, которую до сих пор внедряли потому, что гребли власти инновационный сектор под общую гребёнку, предложена была президенту как инициатива самой же венчурной общественности, устами представителя частного фонда. И более того, добавил, победно, говоривший товарищ: “а затем мы, частные инвесторы, эту инициативу тоже подхватим и к ней присоединимся”.  

Господин хороший, ещё раз спрашиваю: кто тебя уполномочил подобную несуразицу нести в уши первого лица? Ведь это ложь: просто невозможно действовать пока в отечественной юрисдикции, если мы, инвесторы, не хотим на корню загубить свои поднятые уже фонды. Даже при условии, что перенос сделок из офшоров на отечественную почву был бы любимой эротической фантазией каждого частного венчурного инвестора России. Ведь у нас в инвестиционных декларациях прописан в том числе и способ, каким мы оформляем сделки. И отход от инвестиционной декларации чреват всего лишь отстранением управляющих от управления фондом.

Не знаю, согласована ли была эта фраза с самими институтами развития, однако что это прямое вредительство, по отношению ко многим инвесторам и управляющим компаниям  - факт научный и медицинский.  Не просто ошибка, но предательство интересов сообщества. (Сказал бы – и страны с государством, но не хочу получать возражений, что меня писать от имени страны не уполномочивали).

Только представьте: некая управляющая компания подала заявку в какой-то институт развития на получение софинансирования создаваемого фонда (обычно институты развития дают только часть денег, а половину и более надо привлечь от частного инвестора в фонд). До этого потратив месяцы и годы на поиски частного зарубежного инвестора. Узнав, что фонд должен быть зарегистрирован в России, с гигантским трудом найденный иностранный инвестор просто откажется от сотрудничества – это не вписывается в отраслевой стандарт. Время и деньги соискателей инвестиций (человеко-годы и сотни тысяч долларов) пропадут.  Добрый пример товарищеской заботы о собрате-венчурном капиталисте.

Среди прочего, была в той же речи сделана заявка на то, что роль “локомотива” в подготовке законодательных предложений по инновационно-венчурному направлению возьмёт на себя ФРИИ – некоммерческая организация “Фонд развития инициатив в Интернете” (судя по всему, он и был организатором ФИПР: форум шёл на его площадках, и встречу с Путиным вёл его директор). Так сказать, испросили у президента благословения. Не сказав ему, правда, что работа подобная уже давно ведётся РАВИ/ОЮГ и НАБА, а также Роснано и РВК. Неожиданная – и необъяснимая здравым смсылом - попытка выхватить флаг из рук всеми признанного знаменосца.

Ничего не имею против, если господа располагают ходом к президенту, и могут его использовать на общую пользу. Однако, если стиль деятельности и её качество не изменятся коренным образом, по сравнению с подготовкой встречи и предложений к встрече с президентом на ФИПР, буду категорически возражать против такого “локомотива”. Даже если его поддержит – повторю, не будучи знакомым с полной картиной в отрасли и сообществе -  сам президент.

Чего следовало бы на самом деле просить у президента от имени инвестиционно-венчурного сообщества?

1. Вывести все инвестиционные венчурные фонды и все инновационные предприятия, в которые эти фонды инвестируют, из-под политки деофшоризации.

2. Разрешить государственным институтам развития венчурной отрасли совершать сделки по вложениям в венчурные фонды и инновационные компании в офшорах (повторю: это не вывод капиталов: капиталы идут в таких случаях  в компании, зарегистрированные в русской юрисдикции).

В заключение, вывод нравоучительного свойства.

Общение с президентом, донесение до него бед и болей сообщества, как и предложений, предельно важно. Однако ответственность тех, кто это общение по тем или иными причинам проводит, чрезвычайно велика. Общение должно быть исключительно профессиональным, и обязательно идти через признанные организации сообщества. Ни келейность, ни частные пристрастия в таких делах недопустимы, как и использование личных связей в частных,  по отношению ко всему сообществу/отрасли, целях. Часть (посевные фонды для инвестиций в Интернет и Интернет-компании) не важнее целого (всей венчурно-инновационной отрасли).

Как сказал на той встрече президент – монополия хороша, только пока это своя монополия. Это же касается и монополии на общение с президентом. Видимо, монополии следует стать своей для всего сообщества. Или аутсайдеры окажутся вынуждены начать под неё подкоп.